Седьмая глава Деяний Святых Апостолов всецело посвящена речи Стефана. Текст главы Вы найдете здесь, мы же перейдем к толкованию главы, а значит и к сущности речи Стефана. Если не помните события, предшествующие произнесению речи – обратитесь к главе 6 Деяний, а также к ее толкованию.
Речь Стефана — анализ
Если мы проанализируем речь Стефана в целом, то заметим, что в ней переплетаются между собой две линии. Во- первых, его система доказательств опирается на биографии выдающихся личностей древней священной истории (Авраама, Иакова, Иосифа, Моисея, Давида и Соломона), во-вторых, говорящий касается в своем выступлении таких важных тем, как обетование, искупление, религия. Мы можем соотнести первую линию со второй следующим образом:
- 7:2—19 Обетование
- 7:20—39 Искупление народа
- 7:40—50 Богослужение народа
- 7:51—53 Обращение к слушателям
Если судить только по внешним признакам, то это вполне могли быть части некоей проповеди, произнесенной в синагоге диаспоры. Кроме того, толкователи уже давно подметили, что Стефан в своей речи не касается непосредственно выдвинутых против него обвинений, а прежде всего пользуется возможностью убедить своих слушателей в соответствии христианской Благой вести Ветхому Завету. Таким образом, мы имеем здесь дело не с речью в защиту, а скорее с проповедью.
Однако это не означает, что Стефан вовсе не отвечает на выдвинутые против него обвинения. Темы, затронутые в его речи, сразу позволяют увидеть это: обвинению в том, что он якобы выступал против «святого места сего» (т. е. против святого города Иерусалима и особенно — против Храма), он противопоставляет обширные толкования основных причин критики Храма в священной истории; а поскольку утверждалось, что он выступает против обычаев, переданных Моисеем (т. е. против всего закона, особенно той его части, которая касается вопросов культа), то он говорит о принимавшем в ходе истории те или иные формы богослужении Израиля.
Итак, обратимся сначала к трудным для понимания фрагментам из этой речи.
…мужи братия и отцы! послушайте. Бог славы явился отцу нашему Аврааму в Месопотамии, прежде переселения его в Харран…
Следует заметить, что важным является уже начало речи Стефана. Он обращается к своим слушателям как к братиям и отцам. Таким образом, связь между Стефаном, обратившимся в христианство иудеем диаспоры, и вождями его народа, но крайней мере с его точки зрения, еще не разрушена окончательно. Очевидно, что Стефан стремится не столько критиковать иудаизм, сколько завоевать доверие своих слушателей для возвещения Евангелия. Вероятно, поэтому ему и потребовалось такое длинное вступление.
Итак, руководствуясь добрыми побуждениями, Стефан начинает не с благовестия, а пытается расположить к себе слушателей ссылкой на то, в чем взгляды всех присутствующих полностью совпадают: он напоминает священную историю заключения завета. О явлении Бога Аврааму в Месопотамии в Ветхом Завете не упоминается (см. Книга Бытия, глава 12), но представление об этом прочно укоренилось в иудейской традиции толкования Писания. Стефан сообщает о том, что Авраам покинул Месопотамию, землю между реками Евфрат и Тигр, и переселился вместе со своим родом в Харран, расположенный более чем в 800 км к северо-западу от прежнего места пребывания.
В стихах 7:3 – 7-8 показано явное воздействие Господа на Авраама —
…переселил его Бог в сию землю, в которой вы ныне живете (7:4)
Местоимение вы, по-видимому, свидетельствует о том, что оратор не считает Ханаан (Палестину) своей родиной. Как иудей диаспоры, он идентифицирует себя, скорее, с теми евреями, которые вышли из Египта. Примечательно, что его речь, представляющая собой краткое изложение истории патриархов, изобилует цитатами из Ветхого Завета, а в частности из Книги Бытия и Книги Исхода. Кроме того, Стефан цитирует Библию по греческому переводу — Септуагинте. Данный факт дает основание думать, что эта речь дошла до Луки, уже будучи записанной на греческом языке. Скорее всего, сам Стефан, о котором в точности не известно, говорил ли он по-арамейски или нет, произнес ее по-гречески. Вне всякого сомнения, образованные слушатели должны были его понимать.
Стихи 7:9 – 7:15 продолжают историю праотцов. Стефан приписывает Иосифу и Моисею мудрость. Мудрость является Божьим даром. Кроме того, она объединяет то, что мы сегодня назвали бы «организаторским талантом», т. е. практические навыки, с обладанием знаниями. Как некогда Моисей, так и теперь Стефан — благодаря Божьему дарованию — превосходит всех противостоящих ему участников дискуссии. Интересно отметить также то, что Стефан в своей речи отводит должное место Иосифу, который в иудаизме наряду с Соломоном и Даниилом причислялся к мудрецам. Хотя о происхождении Стефана мы не имеем никаких сведений, можно предположить, что он принадлежал к той многочисленной иудейской колонии, которая возникла в древности в Александрии и из которой в свое время вышло немало ученых. Это могло бы в какой-то мере объяснить близость умозаключений Стефана александрийской философии. Однако все же с полной уверенностью этого утверждать нельзя.
Стихи 7:17 — 7:44 Очевидно, что, касаясь ветхозаветных событий, Стефан тем не менее представляет их с определенной точки зрения, стремясь провести параллель между Моисеем и Иисусом.
В устах Стефана рассказ о деяниях Моисея не остается сухой хроникой, а звучит как история, наполненная особым смыслом. Он даже предлагает своего рода теорию об этапах жизни пророка, выстроенную вокруг числа «сорок». На основании библейской и иудейской традиций 120-летняя жизнь Моисея делится па три этапа:
- 40 лет — детство и молодость до бегства из Египта;
- 40лет— период возмужания в земле Мадиамской до возвращения в Египет (Книга Исход, глава 7);
- 40лет— время странствий его с народом по пустыне, начиная с момента исхода из Египта.
Обратим внимание на то, что в Ветхом Завете выражение «сорок лет» нередко означает временные рамки жизни одного поколения. Прибавим к этому, что в тексте отображаются три аспекта деятельности Моисея:
- ст. 35 и сл. — Господь назначает Моисея вождем вопреки воле народа;
- ст. 37 — Моисей предсказывает пришествие пророка;
- ст. 38 и сл. — Моисей становится посредником Божьего завета на горе Синай.
Мы видим, что Моисей выполнил все повеления Всевышнего и, несомненно, может быть назван предтечей Мессии.
Одновременно с этим Стефан подчеркивает, что народ во время странствий по пустыне постоянно проявлял непослушание по отношению к Богу — то приносил жертвы тельцу, то поклонялся идолам других народов. Все это происходило, несмотря на то что истинное, угодное Господу служение всегда было возможно — ведь в то время скиния Бога была рядом. Таким образом, Стефан выражает свое критическое отношение к культовому служению как к самодостаточному, подразумевая тем самым, что этому служению недостает внутреннего содержания.
Чтобы понять речь Стефана, нам следует принять во внимание его происхождение, а именно то, что он был воспитан диаспорой — вдали от Иерусалимского храма богослужение совершалось без жертвоприношений и состояло по большей части из проповедей и молитв. Кроме того, его позиция сходна с позицией многих пророков, особенно пророка Амоса, который не только критиковал иудеев за неверность Богу, но и подвергал сомнению соответствие внешней формы богослужения его внутреннему содержанию. Следует заметить, что если бы Стефан в своей речи не ссылался на Амоса, то его могли бы убить, не выслушав до конца.
Стефан приводит это высказывание Амоса по Септуагинте, где стих выглядит иначе, чем в еврейской Библии. Стефан стремится подчеркнуть, что древние пророки постоянно осуждали свой народ за идолопоклонство в идиллическое время странствования по пустыне, когда Израиль пребывал наедине со своим Богом, не испытывая притеснения со стороны окружающих народов.
В Деян. 7:44 говорится о скинии. Стефан дает понять слушателям, что отцы Израиля при выходе из пустыни в обетованную землю взяли с собой двоякое наследство: скинию как дар присутствия Господа и склонность к идолопоклонству. В центре внимания говорящего находится тема Храма, точнее, храмовою богослужения. Мы видим, что оратор не просто излагает историю народа Израиля, чтобы показать слушателям, как хорошо он в ней ориентируется, а выстраивает определенную концепцию. Дела Давида и его основополагающая роль в истории Израиля отходят на второй план, чтобы подчеркнуть, что прежде в сооружении Храма не было необходимости. Ст. 47 звучит как намек на своего рода непослушание Соломона с его пристрастием к украшательству.
Важную роль в этом учении играли также понятия рукотворенные и «нерукотворенные». Иисус в свое время широко использовал эту понятийную пару, говоря о Храме. Впоследствии Павел также стал использовать эти понятия в отношении иудейских обрядов, хотя тем не менее он говорил о житии Бога в нерукотворенных храмах. Это вовсе не означает обесценивания материального, созданного человеком, а лишь свидетельствует о столь возвышенном представлении о значимости Господа, которое, по-видимому, недоступно современному пониманию.
Речь Стефана в некотором отношении имеет точки соприкосновения с Посланием евреям. Это касается той понятийной пары, о которой мы только что говорили, а также другого важного понятия — покоя. Соответствующее слово встречается в Септуагинте. Оно означает место или пространство, в котором человек или, в более широком смысле, народ Израиля, освободившись от забот и врагов, может обрести истинное успокоение. Итак, Всевышний дарует человеку покои, а не человек сооружает для Бога обитель, где Ему будет спокойно и безопасно.
Конечно, было бы ошибкой назвать все это обычной критикой Храма и рассматривать Стефана как противника богослужения. Речь здесь, скорее, идет о необходимости отвести Храму и служению в нем подобающее место.
Не Моя ли рука сотворила всё сие — эти слова Бога применимы ко всему тому, что люди, по их мнению, совершают для Него.
Речь Стефана в дошедшем до нас виде звучит как прямое обличение слушателей. Мы давно поняли, что здесь, по крайней мере по нашим современным представлениям, суть состоит не в защите обвиняемого. Многие считают, что произнесенная Стефаном речь — типичная проповедь иудея-эллиниста в синагоге. Делались даже предположения, что автор Деяний по определенным соображениям просто включил в повествование находившуюся в его распоряжении проповедь, произнесенную в синагоге. Этот вывод неверен.
Во-первых, не учитывается то обстоятельство, что Стефану важнее всего было не спасти собственную жизнь, а приблизить слушателей к Иисусу Христу.
Во-вторых, очевидно, что Стефан не просто рассказывает историю Израиля, которую слушатели знали ничуть не хуже его, а излагает определенную версию, из которой следует, что Иисус Назорей является тем Мессией, приход Которого обещал Сам Бог. Только в свете вышесказанного можно понять неожиданное обличение, прозвучавшее в конце речи (7:51—53), ведь в противном случае оно было бы неуместно в устах подсудимого, борющегося за свою жизнь.
Оратор вновь обращается к ветхозаветной традиции. Критика израильтян за неприятие Божьих посланников существовала и в то время. Жестоковыйными называет он своих слушателей, потому что они закоснели в своих грехах, — люди с необрезанным сердцем и ушами, которые после обрезания внешнего, демонстрирующего принадлежность к избранному народу, не произвели внутреннего духовного обрезания. Давно было известно, что Божий Дух не принуждает человека, а лишь постоянно борется за него. И так же, как когда-то праотцы, слушатели Стефана не принимают обличений Святого Духа: раздражение против пророка побуждает их к убийству. Голос Бога, подобно голосу совести, стараются заглушить всеми способами.
То же, что и другим пророкам, которые, начиная с Моисея, сообщали Израилю о Божьих обетованиях, пришлось пережить Иисусу. Стефан называет Его Праведником, что соответствует древнему именованию Мессии, под которым он подразумевает не столько внешнее поведение, сколько внутреннюю общность с Богом. Своих слушателей Стефан заслуженно называет предателями и убийцами, поскольку израильтяне не решились признать Иисуса, отреклись от Него, и хотя сами не убивали Его, но потребовали убийства.
Наконец Стефан подходит к самому острому моменту (7:53). Ведь не случайно его перебивают именно на этом месте. Наиболее важное наставление Моисея заключалось в том, что народ Израиля должен соблюдать Божий закон, поэтому, несмотря на многочисленные различия, все религиозные группировки Израиля были едины в своем стремлении исполнять его. В этом было спасение иудеев. И вдруг им говорят, что все это ничего не значит! Неудивительно, что здесь окончательно исчезает взаимопонимание между Стефаном и его слушателями. Все, что он теперь говорит, они воспринимают как посягательство на самое главное, т. е. на их представление о спасении. Следовательно, пора отказаться от терпимости, пора дать возможность излиться «праведному» гневу.
Перечитаем вновь всю речь Стефана. Как уже отмечалось, СТЕФАН развивает три темы:
Тема обетования и исполнения
Стефан начинает с упоминания об обетовании, данном Аврааму, т. е. с того события, которое народ Израиля считает исходным в своей истории, причем сведения сообщаются совершенно точные. Об обетовании благословения для всех народов пока речь не идет. Таким образом, это означает, что Стефану здесь важно обратить внимание на проблему земли Израиля. С этим обстоятельством связан и рассказ о положительном отношении к чужестранцам (Аврааму, Иосифу и Моисею). Вспомним, как Иосиф в Египте, руководимый Господом, послужил своему народу; как Моисей встретился с Богом в Мадиамской земле и был оттуда призван в избавители. Следовательно, встретиться с Богом и служить Ему можно и на чужбине. Для Стефана эта мысль очень важна, поскольку ему, как и прочим иудеям диаспоры, по-видимому, всегда ставилось в упрек то обстоятельство, что они родились и выросли не в Израиле. Иудеи Иерусалима с презрением относились к чужестранцам. Стефан же, а вместе с ним и Лука смотрят на это иначе.
Обетование земли и его исполнение связываются в речи Стефана с личностью Моисея, и говорящий упоминает об обетовании грядущего пророка, в свою очередь перекидывая мостик от Моисея к Иисусу. Итак, из вышесказанного можно сделать вывод, что за речью Стефана стоит подчеркнуто библейское понимание судеб народа Израиля.
Тема избавления
С образом Моисея на передний план выступает тема избавления. Подобно Иисусу, Моисей был «спасенным спасителем», и спасительное вмешательство при-ходит к нему как раз со стороны неиудейки. Избавление от опасности, грозящей Иисусу вскоре после рождения, также тесно связано с неиудеями (волхвами с Востока), а местом убежища и вовсе служит Египет!
На примере Моисея вместе с тем показано, что спасение собственными силами невозможно: человеческие усилия обречены на провал. Моисей предпринял попытку самостоятельно помочь своему народу, но она не удалась. Только получив поручение от Бога и будучи призванным Им, Моисей действительно сможет избавить Израиль, причем вопреки упорному сопротивлению спасаемых и их нескончаемым попыткам отвергнуть своего избавителя. Ими же в дальнейшем был отвергнут Спаситель, в чем и состоит духовная общность Моисея и Иисуса. Очевидно, что Стефан вполне осознал это.
Тема богослужения
Эта тема тоже начинается с описания странствий по пустыне. Одним из пунктов обвинения, выдвинутого против Стефана, было его отношение к Храму и к закону Моисея. Продолжая ветхозаветную линию, Стефан стремится доказать, что внешняя форма поклонения, т. е. Храм и совершаемое в нем богослужение, вовсе не является главным для отношений с Господом. Несмотря на то что народ Израиля имел в пустыне идеальное святилище (скинию, сооруженную Моисеем по явленному ему небесному образцу), он продолжал поклоняться идолам. Пророки Ветхого Завета описывали жизнь в пустыне как время уединения Бога со своим народом, время первой любви. Тем не менее даже в этих идеальных условиях народ Израиля не смог сохранить верность Богу. Поэтому не следует преувеличивать и значение Храма. И в самом деле — Творцу не нужен дом, в котором Он жил бы. Поэтому мерилом послушания Богу является не отношение к исполнению закона и Храму, а к Тому, Кою Господь послал как Избавителя, г. е. к Иисусу Христу.
Именно соотношение между внешним и внутренним является тем спорным моментом, о котором идет речь. Слово «внутренний» вполне можно заменить словом «духовный». Высказывания Стефана можно понимать как указание на отсутствие у иудейских вождей духовного руководства свыше. Боговдохновенная церковь против формальной церкви — это противоборство продолжается с древних времен до наших дней. Это не означает отрицания внешне оформленной и внутренне структурированной церкви, но лишь свидетельствует об отказе от той церкви, которая является по сути лишь ритуальной.
Побиение Стефана камнями (стихи 7:54—60)
Итак, драматизм событий достигает кульминации. То, что так незаметно начиналось в Деян. 6, заканчивается смертью первого известного нам христианского мученика — Стефана. Возможно, именно поэтому Лука посвящает ему столь значительную часть книги. Вероятно, евангелист хотел показать на его примере, что такое мученичество, и он сделал это в то время, когда многие христиане уже разделили участь Стефана и, может быть, настал черед и апостола Павла. Очевидно, что Лука демонстрирует своим читателям-римлянам не только невиновность Стефана и вообще христиан (они не выступали против власти Рима), но и то, что именно иудеи убили Стефана, римские же власти не принимали в этом участия.
Сведения, сообщенные евангелистом, вызывают непростые вопросы. Очевидно, что вышеупомянутые события начинались в одной из эллинистических синагог Иерусалима, где Стефан вдохновенно дискутировал с иудеями из греческой диаспоры. Затем побежденные им противники проявляют активность, организуют выступления лжесвидетелей и пытаются, насколько возможно, поднять народ против Стефана. Они обращаются в этой связи к старейшинам и книжникам, под которыми нам следует понимать как руководителей синагог, так и членов синедриона. Первосвященник, возглавляющий заседание, задает Стефану вопрос о том, согласен ли он с предъявленными обвинениями. К сожалению, в сообщении о побиении камнями не разъясняется, кем являются люди, устремившиеся на него. Это представляется важным потому, что многие во время разбирательства обвинений против Иисуса говорили Пилату, что они (иудеи) не правомочны убивать. Да и сами римляне обычно не предоставляли покоренным народам права выносить смертные приговоры и приводить их в исполнение. Некоторые источники подтверждают подобную трактовку событий. С другой стороны, известны случаи, когда иудеи все же совершали казни, если была оскорблена святость Храма. В храмовом комплексе имелись надписи на больших плитах, предостерегавшие неиудеев от входа во внутреннее пространство, поскольку этим они подвергли бы себя смертельной опасности. К тому же следует учитывать то обстоятельство, что разогретая религиозными эмоциями толпа не способна считаться с действующими законами, а, следовательно, ее поведение может быть непредсказуемым. Таким образом, мы имеем две версии: или судебный процесс с вынесением смертного приговора был законным, или же имело место самоуправство разгневанной толпы. Ответ на данный вопрос следует искать в самом тексте.
Стефан стоит перед синедрионом, к компетенции которого относятся тяжкие религиозные преступления. Он произносит свою речь, которую внезапно прерывают. …Они рвались сердцами своими… По-видимому, слушатели оказались задеты за живое до такой степени, что скрежетали на него зубами от ярости. Таким образом, процесс выходит за этические и правовые рамки и оказывается во власти неуправляемых эмоций. Достаточно было малой искры, чтобы вызвать пожар. Такой искрой и стало видение Стефана.
Современные люди считают видения чем-то невероятным и для себя невозможным. Тот, кто не верит в существование Бога, не может иметь представления об откровениях, поступающих из незримого мира. Тем примечательнее тот факт, что в последнее время в печати появилось множество сообщений о так называемом «трансцендентальном опыте». Речь идет о свидетельствах людей, которых возвратили к жизни из состояния клинической смерти. Было установлено, что люди, пережившие такую смерть, уверены в реальности увиденного ими. Достойно внимания высказывание медика и биохимика А. Е. Вильдер-Смита, описавшего в своей книге «Человек в состоянии стресса» феномен видений. Приведем короткий отрывок из этой книги:
«Когда человека долго подвергают пыткам… незадолго до смерти он впадает в агонию. В этом стрессовом состоянии он может, галлюцинируя, видеть и испытывать то, что недоступно человеку в обычном состоянии. Некоторые видели “отверстые небеса”, хотя сами в тот момент находились в “аду”. Во время мучений на их губах нередко появлялась улыбка… Благодари видениям мученики могли заглянуть в трансцендентное. Небо раскрывалось… и им представал Иисус, прежде распятый, в то время как они сами в определенном смысле были распяты».
Вильдер-Смиг, исследуя биохимические процессы, протекающие в организме при стрессовых состояниях, в результате приходит к самым неожиданным выводам. Ученый не утверждает, что видения, похожие на увиденные Стефаном, обусловлены одной лишь химией. Тем не менее его исследования проливают свет на подобные процессы.
Мученик видит, как некогда Исаия и Иезекииль, славу Божию. Но что более всего потрясло его слушателей, так это видение Сына Человеческого, стоящего одесную Бога. Сыном Человеческим, как известно, называл Себя, опираясь на пророчество Даниила, Сам Иисус, также псалмопевец говорил о том, что Он воссядет «одесную Бога». Стефан же видит Его стоящим. В то время как восседающий на престоле царь в прежние времена символизировал власть, образ стоящего правителя может быть понят как его намерение эту власть использовать. Некоторые толкователи усматривают в стоящем Сыне Человеческом свидетельство того, что вознесшийся Христос выступает перед Богом-Судьей свидетелем в пользу мученика.
То, что Стефан видит небеса отверстые, не случайно. Ведь именно это в Свое время обещал Иисус Своим ученикам:
…будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому» (Евангелие от Иоанна, глава 1)
Здесь возникает не только мотив «отверстого неба» в связи с Сыном Человеческим, но и в определенном смысле ощущается отзвук сновидения Иакова в Вефиле (Книга Бытия, глава 28). Однако то, что у Иакова было лишь сновидением, в Новом Завете становится более реальным. Вспомним, как в решающий момент Петр также увидел «отверстое небо», когда ему был указан путь к язычникам, и провидец Иоанн становится в один ряд с ним, когда видит всадника на белом коне, а именно грядущею Мессию, в «отверстом небе» (Апокалипсис Иоанна, глава 19).
По всей вероятности, видение Стефана переполнило чашу терпения слушателей. Чрезвычайно оскорбленные предполагаемым богохульством — казненный «богохульник» Иисус стоит одесную Бога, т. е. на почетном месте, — члены синедриона стали кричать и затыкать себе уши, чтобы не слышать последующих слов, и сообща набросились на обвиняемого. Они действуют единодушно. Примечательно, что это излюбленное слово Луки встречается в Деяниях десять раз. Оно может характеризовать как внутреннее единство христианской Церкви, так и совместные действия ее противников. В данном случае возникло целое сообщество возмущенных видением Стефана. Схватив Стефана, они вывели его за город к древнему месту казни, поскольку внутри святого Иерусалима запрещалось проливать человеческую кровь.
…Стали побивать его камнями — пишет Лука. Трудно сказать, что именно это означало. Видимо, к Стефану применили наказание, предназначавшееся в то время для идолопоклонников (Второзаконие, глава 17). Оно проводилось по следующему сценарию: приговоренного сбрасывали с какого-либо возвышения вниз головой. Если он оставался жив, то первый свидетель, на основании показаний которого был вынесен приговор, бросал сверху большой камень, стремясь поразить им грудную клетку поверженного. Если он не убивал несчастного, то следующий камень бросал на него второй свидетель. Таким образом, вина в смерти обвиняемого ложилась на свидетелей в случае его невиновности. Следовательно, тот, кто намеревался выступить свидетелем, должен был быть уверен в показаниях, в противном случае он бы принимал на себя тяжкую вину. В определенном смысле с этим связано и понятие о свидетелях Христа: только стойкие в вере люди могут свидетельствовать о Нем и убеждать других в необходимости следовать Его примеру.
Свидетели же положили свои одежды у ног юноши, именем Савла… Чтобы лучше исполнить свою задачу, свидетелям пришлось снять с себя верхнюю одежду (точнее, плащи). В этом кратком отступлении Лука впервые упоминает человека, который впоследствии станет главным героем его повествования — Савла из Тарса. Нет никаких оснований для того, чтобы сомневаться в достоверности этих сведений. Некоторые считают, что Савл участвовал в процессе над Стефаном в качестве судьи, но прямо об этом нигде не говорится. О возрасте Савла в этом фрагменте также нет точных сведений. Заметим, что у иудеев принято называть юношей сорокалетнего или даже более старшего по возрасту человека. В любом случае это событие оказало на Савла большое влияние, после чего он решил посвятить себя истреблению единомышленников Стефана.
…И побивали камнями Стефана, который молился и говорил: Господи Иисусе! приими дух мой
Из греческого текста можно почерпнуть многое! Рассказывая о молитве в Гефсиманском саду, Лука, в отличие от остальных синоптиков, пишет, что Иисус отошел от учеников «на вержение камня» (т. е. на расстояние брошенного камня). В этом греческом слове, переданном словосочетанием «побивать камнями», которое странным образом употребляется в рассматриваемом фрагменте дважды. Также, в отличие от Матфея и Марка, Лука пишет, что в Гефсиманском саду Иисус, «преклонив колена», молился. То же говорит он здесь и о Стефане. Из сказанного можно сделать вывод, что Лука в смерти мученика видит как бы повторную смерть Христа. И в самом деле — подобно Иисусу на кресте, умирающий отдает свой дух в руки Господа и также просит Его простить своих убийц. «Ученик поступил по примеру Учителя», — заметил по этому поводу один толкователь несколько столетий назад. Это высказывание кажется здесь очень уместным. Не Лука по своему усмотрению уподобил смерть Стефана казни Иисуса, а сам Стефан ориентировал свою жизнь и смерть на высочайший пример Господа. Кроме того, этим явлена и та степень любви к врагу, которую всем нам следует уважать.
И, сказав сие, почил. Внутренние и наружные повреждения на теле Стефана стали причиной быстрой смерти мученика. Однако он умирает не со сжатыми кулаками и словами мести, а взирая на Иисуса и с любовью к людям в своем сердце.
Возвратимся к вопросу: был ли это законный судебный процесс или Стефан погиб в результате вспышки народного гнева? Если принять во внимание состав участников, то следует все же думать, что это был процесс, в котором мы видим обвиняемого, председательствующего первосвященника, членов синедриона и свидетелей. Но их поведение ясно указывает на то, что это была самовольная расправа: в необузданном гневе они устремляются на обвиняемого и совершают казнь без вынесения приговора. Весьма вероятно, что это был судебный процесс, который в результате неконтролируемой ярости превратился в акт расправы. Стефан стал жертвой религиозного радикализма, подписав себе смертный приговор своей боговдохновенной речью.